Дым табачный воздух выел,
Комната - глава в крученыховском аде.
Вспомни - за этим окном впервые
руки твои, исступлённый, гладил.
Сегодня сидишь вот, сердце в железе.
День ещё - выгонишь, может быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу, тело в улицу брошу я.
Дикий, обезумлюсь, отчаяньем иссечась.
Не надо этого, дорогая, хорошая,
дай простимся сейчас.
Всё равно любовь моя тяжкая гиря ведь -
висит на тебе, куда ни бежала б.
И в пролёт не брошусь, и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною, кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться, жадно дыша?
Дай хоть последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.
Танечке Яковлевой.
В поцелуе рук ли, губ ли,
в дрожи тела близких мне
красный цвет моих республик
тоже должен пламенеть.
Ты одна мне ростом вровень,
стань же рядом с бровью брови,
дай про этот важный вечер
рассказать по-человечьи.
Молний поступь, гром ругней
в небесной драме - не гроза,
а это просто ревность двигает горами.
(С мужем Александром Либерманом)
Глупых слов не верь сырью,
не пугайся этой тряски,-
я взнуздаю, я смирю
чувства отпрысков дворянских.
Ревность, жены слезы... ну их! -
вспухнут веки впору Вию.
Я не сам, а я ревную
за Советскую Россию.
Видел на плечах заплаты,
их чахотка лижет вздохом.
Что же, мы не виноваты -
ста мильонам было плохо.
Мы теперь к таким нежны -
спортом выпрямишь не многих,-
вы и нам в Москве нужны -
не хватает длинноногих.
Ты не думай, щурясь просто
из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда, иди на перекресток
моих больших и неуклюжих рук.
Не хочешь? Оставайся и зимуй,
И это оскорбление
на общий счет нанижем.
Я все равно тебя когда-нибудь возьму -
одну или вдвоем с Парижем.
"Не возвращайтесь к прошлому. Терпите… Переживайте… Скучайте… Но не возвращайтесь. Лучше уже не будет никогда. Только боли прибавится в итоге".
Владимир Маяковский
Маяковский озвучил всем добрую весть,
сомневаюсь что кто-то забудет:
Я женщину славлю, которая есть,
но трижды - которая будет!
