Я писал уже (может даже и не единожды), об этом еврее - Ионе Дегене. Возвратиться к его стихам - откровенным и честным повествованиям о ВОВ, заставили расплодившиеся в последнее время - "время поднятия с колен", штатные и внештатные пропагандоны войны - падлючие "патриоты России", которые в 90-х - 2000-х годах грызли друг другу горло, за "правообладание" американской гуманитаркой. Тогда, в "лихие времена", эти сволочи не то что не писали - слова такие забыли - "герои", "подвиги", "любимая Россия", "грозная армия и флот"...




Не до этого им было. Быт определяет сознание, как известно, и сознание теперешних "храбрых русичей", было в то время продажным, рабским, подлым и мерзким. Такими они остаются и сегодня, хотя и грозно кричат: "Можем повторить!".



Конечно можете, суки, повторить - снова пресмыкаться перед теми, на кого сейчас грозно рычите. За крошки брошенные вам, пресмыкаться. Если (тьфу-тьфу-тьфу) время повернется вспять и к власти вернутся вот эти



вы, "верные подвигам своих дедов", станете опять "верными угодниками теперешних врагов". И снова будете вылизывали вдоль и поперёк любое, только упоминание, об Америке.

Читайте, твари, солдата, который был на войне, который проклял ее и не хочет повторения.

Мой товарищ, в смертельной агонии
не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам ещё наступать предстоит.





Привычно патокой пролиты речи.
Во рту оскомина от слов елейных.
По-царски нам на сгорбленные плечи
Добавлен груз медалей юбилейных.
Сейчас всё гладко, как поверхность хляби.
Равны в пределах нынешней морали
И те, кто блядовали в дальнем штабе,
И те, кто в танках заживо сгорали.




"Ночные ведьмы" - "ночные бабочки" по-теперешнему, "блядовали в дальнем штабе" и за блядки свои получили геройские звезды и кучу орденов с медалями. Передвижные бордели, "полковые жены" на войне нужны солдатам и офицерам точно так же, как медсанбат: для физического и духовного выздоровления. С этим никто не спорит. Но вы, нравственные уроды, сделали с блядей героев войны и втыкаете "правду" о них, в любую информационную щель. В жопу их себе лучше воткните! Вот это будет настоящая правда. Посмотрите и послушайте, что говорят о женщинах-воинах, немецкие и русские солдаты. Но мы не знаем имен этих женщин, не посчастливилось им родиться красивыми и приглянуться командирам и политрукам. Счастливыми им тоже, увы, не удалось родиться...





Вот еще один записной герой, в штабе блядовавший, пусть даже с фамилией Кожедуб.





Вам, тупым баранам, хабенские наснимают кинушек про войнушку и больше ничего и не надо - в курсе всех событий становитесь сразу. Тупари безмозглые!





Туман. А нам идти в атаку.
Противна водка.
Шутка не остра.
Бездомную озябшую собаку
Мы кормим у потухшего костра.
Мы нежность отдаём с неслышным стоном.
Мы не успели нежностью согреть
Ни наших продолжений не рождённых,
Ни ту, что нынче может овдоветь.
Мы не успели.
День встаёт над рощей.
Атаки ждут машины меж берёз.
На чёрных ветках,
Оголённых,
Тощих,
Холодные цепочки крупных слёз.



Нет, дневников не вёл я на войне.
Не до писаний на войне солдату.
Но кто-то сочинял стихи во мне
Про каждый бой, про каждую утрату.
И в мирной жизни только боль могла
Во мне всё тем же стать стихов истоком.
Чего же больше?
Тягостная мгла.
И сатана во времени жестоком.
Но подлый страх, российский старожил,
Преступной властью мне привитый с детства,
И цензор неусыпно сторожил
В моём мозгу с осколком по соседству.
В кромешной тьме, в теченье лет лихих
Я прозябал в молчании убогом.
И перестали приходить стихи.
Утрачено подаренное Богом.





Случайный рейд по вражеским тылам.
Всего лишь взвод решил судьбу сраженья.
Но ордена достанутся не нам.
Спасибо, хоть не меньше, чем забвенье.
За наш случайный сумасшедший бой
Признают гениальным полководца.
Но главное - мы выжили с тобой.
А правда - что? Ведь так оно ведётся.





Шесть "юнкерсов" бомбили эшалон
Хозяйственно, спокойно, деловито.
Рожала женщина, глуша старухи стон,
Желавшей вместо внука быть убитой.
Шесть "юнкерсов"... Я к памяти взывал.
Когда мой танк, зверея, проутюжил
Колонну беженцев - костей и мяса вал,
И таял снег в крови, в дымящих лужах.
Шесть "юнкерсов"?
Мне есть что вспоминать!
Так почему же совесть шевелится
И ноет, и мешает спать,
И не дает возмездьем насладиться?






На фронте не сойдешь с ума едва ли,
не научившись сразу забывать.
Мы из подбитых танков выгребали
все, что в могилу можно закопать.
Комбриг уперся подбородком в китель.
Я прятал слезы. Хватит. Перестань!
А вечером учил меня водитель,
как правильно танцуют падеспань.