"Неужели у нашего народа нет памяти? А ведь у народа без памяти нет будущего..." Анатолий Рыбаков.
Хронология Празника:
1. В 1945 году, 8 мая, в Кремле подписали Указ Президиума Верховного Совета СССР "Об объявлении 9 мая Праздником Победы: "В ознаменование победоносного завершения Великой Отечественной войны советского народа против немецко-фашистских захватчиков и одержанных исторических побед Красной Армии, … установить, что 9 мая является днём всенародного торжества – ПРАЗДНИКОМ ПОБЕДЫ. 9 мая считать нерабочим днём.
2. В декабре 1947 года опубликовали уже новый документ, подготовленный Президиумом Верховного Совета: "Во изменение Указа от 8 мая 1945 г. считать 9 мая – Праздник Победы над Германией – рабочим днем.
Лишь орудийные салюты, производимые вечером 9 мая в нескольких крупных городах, - стало единственным "официальным упоминанием" Страны Советов о победе над фашизмом. Вместе с праздником были отменены и надбавки. В частности, выплаты наградных за ордена и медали, хотя это были небольшие суммы: за орден Ленина - 25 руб., за орден Красной Звезды - 15 руб., за орден Отечественной войны - 15 руб., за медали "За храбрость" и "За боевые заслуги" - 3 руб.
3. В апреле 1965 года, накануне 20-й годовщины Победы, день 9 мая был вновь включен в список главных праздников. Именно к этому юбилею приурочили награждение советской столицы почетным званием "Город-герой". На Красной площади был проведен военный парад и перед войсками пронесли Знамя Победы (прежде парадные расчеты маршировали по столице только 1 мая и 7 ноября).
4. 9 мая 1990 года у стен Кремля состоялся последний в советской истории военный парад по случаю Дня Победы. Традицию эту возобновили в новой России лишь пять лет спустя.
Думаю, что причиной такой чехарды, была и эта...
... Их называли "самоварами". Одна женщина объяснила суть этой обидной клички: "Это ведь обрубок тела - без рук и ног, и только один "краник" остался."
Александр Кайзерман: "...Мне, после войны, пришлось продолжать службу в пограничном Бресте. Через железнодорожную станцию шел поток офицеров, направляющихся в отпуска из советских гарнизонов в странах Восточной Европы. Тут, на вокзале, они получали, накопившееся за год , денежное содержание. У выхода их ждали десятки искалеченных, несчастных инвалидов. Протягивая костыли, культи рук, они просили: "Братцы! Вам повезло... У каждого была своя война... Вы уцелели... Мы не были убиты, но остались инвалидами. Помогите своим несчастным браткам Христа ради..." И сыпались новенькие, хрустящие сотенные в засаленные пилотки. Пряча глаза, офицеры, словно они сами виноваты перед инвалидами, в их тяжкой и несчастной судьбе, торопливо удалялись прочь. А инвалиды, собрав подаяние, нагрузившись водкой, а её в те времена было в изобилии, Тут же, у вокзала, в скверике, усыпали, отдавшись бездумно пьяному забытью. Во сне они были молодыми, здоровыми, их любили женщины, вся жизнь еще была впереди..."
Эдуард Лимонов: "Мужики были невозможные мачо. Грубые, мощные, с выразительными кожаными лицами, как у злых святых в фильме Пазолини "Евангелие от Матфея". Последний инвалид, бывало, гаркнет снизу со своей тележки на подшипниках - и сивухой лицо, как дракон, опалит. Лица у мужиков были у всех, как у постных зэков-насильников".
В 1947 году НКВД провел операцию по аресту и вывозу в отдаленные районы инвалидов войны, лишившихся в годы войны родных и брошенных на произвол судьбы государством. Они десятками проживали на вокзалах, базарах и в других местах большого скопление людей, просили милостыню в солдатских гимнастерках, звенели медалями, матерились, пели песни, выпивали.
Воспоминания киевлянина: "Однажды я пошёл на "Бессарабку" ( рынок в центре Киева) и, ещё не доходя, услышал странную, тревожную тишину. Я не понял, в чем дело. Но потом заметил: на рынке не было ни одного инвалида. Мне рассказали, что ночью органы провели облаву. Собрали всех инвалидов и отправили на Соловки..."
Валаамский, Соловецкий, Горицкий, Кирилло-Белозёрский, Александро-Свирский... Тут и нашли свое последнее убежище герои Великой войны. Тут они жили и умирали. Умирали от болезней, но больше от безысходности и мук - не столь физических, сколь душевных. Кто сможет понять меру беспредельного отчаяния, которое охватило этих людей? В тюрьме у заключенного теплится надежда выйти оттуда, обрести свободу. С "пансионатов" для инвалидов войны исхода не было. Кроме одного...
"...Недавно боевые мужики -
кому печаль поведают обрубки?
И что сказать сумеют языки,
когда ни ноги не в строю, ни руки?
...Да, Валаам - вторые Соловки.
Они страданий столько повидали...
Здесь мигом вымирали старики,
которым тридцать стукнуло едва ли..."
Это стихи протоиерея Андрея Логвинова.
Сестры и нянечки их кормили с ложечки, садили на ведро (горшков не было). И на "прогулку" выносили... Вначале на деревянных носилках и укладывали их на расстеленный брезент, или на разбросанную солому... А потом придумали использовать плетённые корзинки "сапетки". В них сажали несчастных и выносили на свежий воздух . И сидели там "самовары" глядя в далёкое, часто хмурое, как их жизнь, небо...
Из письма Геннадия Доброва жене с острова Валаам 22 июня 1974 г.
"Сейчас рисую второй портрет инвалида войны. Хожу в библиотеку, ищу в книгах ордена и медали, потому что свои он – этот типичный русский Иван - растерял, да роздал детям на игрушки. Вот где Русь несчастная! В чистом виде. Ангелы, а не люди, ни в ком, ни капли лжи, души нараспашку. Я уже двери закрываю на ключ в своей комнате изнутри. Приходят, рассказывают о себе. И наплачешься, и насмеёшься с ними. А песни какие поют! Я таких и не слыхал никогда, самые окопные какие-то, и откуда они их берут?"
Листопад... Пожелтевшие лица.
И опять - листопад, листопад...
Вам случилось с войны возвратиться,
матерясь в полумрак невпопад.
Листопад над землей Валаама.
Облетает задумчивый сад
интернатский. Распахнуты рамы -
инвалиды встречают закат.
Вам случилось безжалостно выжить,
половину себя потеряв.
Выше голову! Голову выше!
Появился художник в дверях!
Фронтовая радистка Юлия Еманова, участница боев за Сталинград, кавалер орденов Славы и Красного Знамени.
"...Видел я все это вблизи много лет подряд. А вот описать трудно. Особенно, когда перед мысленным взором моим возникают их лица, глаза, руки, их неописуемые улыбки, улыбки существ, как бы в чем-то навек провинившихся, как бы просящих за что-то прощения. Нет, это невозможно описать. Невозможно, наверно, еще и потому, что при воспоминании обо всем этом просто останавливается сердце, перехватывает дыхание и в мыслях возникает невозможная путаница, какой-то сгусток боли! Простите..."
Евгений Кузнецов "Валаамская тетрадь"
Александр Подосенов в 17 лет добровольцем ушел на фронт. Стал офицером. В Карелии был ранен пулей в голову навылет. На острове Валаам жил парализованный, неподвижно сидящий на подушках.
Волошин Григорий Андреевич. Лётчик - истребитель, младший лейтенант. Воевал в составе 813 истребительного авиаполка. 16 января 1945 года в воздушном бою таранил "Фокке-Вульф-190". В той воздушной схватке, Григорий Волошин остался жив, но был страшно изуродован: он падал, в горящем самолёте, лишился обеих рук и ног, а также потерял полностью слух и дар речи. Война оставила ему только возможность видеть.
После длительного лечения в специализированных госпиталях, абсолютно беспомощный калека, предпочел остаться для близких погибшим в воздушном бою. Вот он и оказался на Валааме - человеком без имени и родных. Геннадий Добров, художник, делавший серию портретов обитателей интерната, написал картину "Неизвестный солдат".
Он, Герой Советского Союза Григорий Волошин, прожил на Валааме среди таких же калек более 25 лет и умер в 1974 году.
Участник обороны Сталинграда Иван Забара.
Разведчица Серафима Комиссарова. Сражалась в партизанском отряде в Белоруссии. Во время выполнения задания зимней ночью вмерзла в болото, где ее нашли только утром и буквально вырубили изо льда.
Из письма Геннадия Доброва жене с острова Валаам 23 июня 1974 г.
"Сейчас я рисую инвалида двух войн - финской и отечественной. Воевал в Карелии с финнами, был ранен, обморозил обе ноги, потом с немцами, всё время на передовой, в окопах. Без глаза, пуля прошла через оба глаза, весь изрешечен пулями и осколками. А жена его в это время, как он погибал на «Невской Дубровке», жила с финским офицером всю войну, а сейчас опять с этим инвалидом живёт. А он тут напился и говорит: "Ты бы простил?"...
Критик Т. С. Никитина так написала об этой серии рисунков Геннадия Михайловича:
"…Он брал вещи, которых другие даже боялись касаться, вещи, которые не только находились вне сферы искусства, но противолежали искусству; он брал страшное, увечное, почти безобразное, - и делал это бесстрашно, как хирург бесстрашно входит в палату с тяжелоранеными. Своим материалом он избрал человеческое страдание: судьбы инвалидов войны, жертв геноцида, нищету, обездоленность, безумие. Он заглядывал в глаза немых, юродивых, безымянных, потерявших все, даже прошлое, в глаза стариков и детей, изувеченных войнами, - и видел в них величие и красоту, истинный масштаб человека, его суть, открывающуюся именно в громадности страдания".
Сергей Герасимович Балабанчиков. Его страшная судьба – цена нашего счастья.
Москвич Борис Милеев потерял на войне руки, но не смирился с судьбой инвалида – научился печатать на машине. Когда художник писал ветерана, тот печатал фронтовые воспоминания.
